Всемирный следопыт, 1929 № 08 - Страница 25

XVIII

Завороженная ночь. — Дорога, которую видно сквозь снег. — Лапландский следопыт. — Несуразное четвероногое. — Не мы ли «следопыты»? — Шумит падун. — Работа бурлаков. — Распыленное солнце. — Выставка трофеев.

Ночью в избе было отчаянно холодно. Я оделся и вышел наружу. Мороз еще прибавился, но погода стояла изумительная. Было так тихо, что казалось, упади снежинка — ее было бы слышно. Высоко над лесом, над широким белым озером, над дальними тундрами плыла луна. Она была на ущербе, ее жизни оставалось всего с неделю, но светила она так ярко, что видны были следы от саней на озере и занесенная снегом лодка, оставленная кем-то на берегу.

Лес стоял застывший, белый, мохнатый, словно поседевший от старости. Чуть заметный дымок шел из трубы и поднимался прямо вверх. В такую ночь видны не столько сами предметы, сколько их тени. И все они кажутся неестественно большими…

* * *

Осенью, по первому снегу Лука покинул свою избу. Уехал он отсюда на санях, как раз по тому пути, по которому предстояло ехать и нам. С тех пор были оттепели, метели, неделями шел снег, казалось бы ничего не должно было остаться от следов проехавшее го человека. Но это только для непосвященных пришельцев. По каким-то непонятным приметам Кондратий обнаружил их «дорогу». Он очень обрадовался ей, потому что мы могли остаток пути ехать в санях. Лопарь спрятал лыжи под шкуры и накрепко привязал их.

Дорога действительно была. Не важно, что на ней лежал метровый пласт снега. Лопарь и его олени «видели» дорогу сквозь снег. Кондратий сразу определил, что Лука ехал на трех оленях: для четверной упряжки дорога была слишком узка. Наш проводник распряг одного из быков.

Медведь в берлоге.

Сначала олени сами нащупывали дорогу. Как только крайний правый сбивался с нее и проваливался на брюхо в снег, он сейчас же начинал толкать всю упряжку влево и скоро опять выкарабкивался на дорогу. Но дальше, на больших болотах дорога стала очень извилистой, и олени, потеряв ее и завязнув в снегу, часто не знали, в какой стороне она осталась.

Тогда приходил на помощь Кондратий. Он слезал с саней и, увязая по пояс, отправлялся искать потерянный путь. Обходил все болото и наконец ногами нащупывал дорогу. Желая удостовериться, он еще раскапывал руками снег, точно под ним могли сохраниться колеи и следы оленьих копыт.

Будь здесь настоящая, хорошо объезженная дорога, догадливость Кондратия не была бы удивительна. Но для того, чтобы найти дорогу, проложенную только одной упряжкой, раз проехавшей по этому месту, нужно было большое искусство. Вслед за Кондратием я пытался бродить вокруг саней и ощупывать снег ногами, но всегда потом оказывалось, что я несколько раз пересек дорогу, не заметив ее.

Так мы ехали день.

А на другой день, проезжая по краю высокого обрыва, увидели сквозь деревья под собой сначала дым, потом крышу большого дома, а вслед за ней и человека, который колол дрова. Это была лесозаготовительная контора — Улита, как ее сокращенно называют по имени реки, на берегу которой она стоит.

Мы не стали останавливаться у конторы. Отсюда до самой Туломы шла прекрасная крепкая дорога — по ней возили бревна. Олени, выбравшись на нее, забыли все свои горести и стремительной рысью понеслись вперед. Повеселели сразу и мы. Горлов оперся с удобством о мою спину и запел:

Ехали на тройке с бубенцами,
А вдали мелькали огоньки…

Он даже перестал сердиться, когда я, не расслышав что-нибудь из-под капюшона, переспрашивал. Нечего и говорить, что главной причиной такого подъема нашего самочувствия было предвкушение сытного обеда, который через несколько часов нам приготовят финны на Туломе.

Следы лисы и мыши на снегу.

Не разделял нашей радости только Кондратий. Дорога, по которой мы так приятно и быстро ехали, была проложена лошадьми. Это расстраивало лопаря. То-и-дело он останавливал упряжку и лез в сугробы, чтобы найти там какую-то специальную оленью дорогу. Напрасно мы уверяли его, что лучше этой «конки» ничего не найти. Он с удовольствием погнал бы оленей снова в снег, лишь бы не ехать там, где ездят на таких несуразных животных, как лошадь.

Кстати с лошадью мы встретились чуть подальше. И здесь произошел большой курьез. В то время как олени не обратили ни малейшего внимания на это странное четвероногое и спокойно стали обходить по краю дороги воз с бревнами, встречные возчики, завидев нас, страшно взволновались. Они соскочили с саней, один из них держал лошадь под уздцы, а другой зажимал ей глаза руками. Очевидно лошадь, попавшая за Полярный круг, стыдится своей дерзости перед законным обитателем этих мест — оленем. После такого длинного «оленьего» путешествия чудно было видеть лошадь. Такая обычная у нас, — здесь, в полярном крае, она казалась шуткой природы, почти уродством.

Длинный спор с Кондратием, который уверяет, что «занадобилось ночевать», кончается нашей победой. Мы едем ночью, чтобы возможно скорей добраться до Туломы.

Эта ночь — самая лучшая во всем нашем путешествии. Луна ярко освещает белые лапы елок, дорогу, ныряющую в дрожащую темноту, и что-то очень заманчивое, скрытое позади далеких варак. Из-за них поднимается по небу легкий, как дым, и неуверенный, как вся эта лунная ночь, голубой свет.